/ / / Анализ романа Замятина «Мы»
Вершиной творчества Евгения Замятина принято считать его роман-антиутопию «Мы». Он послужил образцом для многих других авторов, пишущих в жанре фантастики.
Роман датирован 1920 годом. Как известно, это было непростое послереволюционное время. Замятин переживает кризис своих идей, связанных с революцией. Он верил в счастливое коммунистическое будущее, однако увидев, как эта идея воплощается в жизни, разочаровался.
Произведение состоит из 40 записей главного героя. События в этих записях происходят в далеком будущем, в 26 веке. Мир очень преобразился, достиг так званого среднеарифметического счастья. Главный герой ведет конспект, в котором рассказывает своему неизвестному читателю о гармонии Единого Государства, о том, как оно устроено. У героя нет имени, как и у всех других людей. Вместо имен используются нумера. Таким образом нивелируется личность человека, отдельное «я» превращается в общее «мы». Единственным отличием является начальная буква перед нумером.
Главный герой идентифицируется как Д-503. Он не простой житель, а строитель «Интеграла». Будучи математиком, герой привык больше к цифрам, чем к словам. Поэтому он предупреждает читателей, что будет просто записывать, то, что видит и думает, не вдаваясь в лиричность. Так же знаменательно его уточнение – «я думаю» на «мы думаем».
Какова же жизнь в альтернативном будущем Замятина? После Великой двухсотлетней войны возводится Единое Государство. Его целью было преодолеть две главных природных силы – Голод и Любовь. Первую силу они «успешно» победили, создав искусственную пищу. В результате перехода на нефтепродукты, выжило всего 0,2 процента населения Земли. Но, как замечает главный герой, планета очистилась и теперь засияла.
Вторую силу власти тоже взяли под контроль. Теперь каждый нумер мог записаться на любого другого, которого письменно об этом извещали. Таким образом, на законодательном уровне устраивалась сексуальная жизнь граждан. Д-503 искренне удивляется, почему еще государство древних людей не контролировало сексуальную жизнь населения. Ведь из-за любви происходили разные трагедии. Отсутствие любви и брака в Едином Государстве исключило такие трагедии, по мнению повествователя романа.
Все жители Государства обитают в стеклянных домах, где стеклянным является все: и стены, и мебель. Это облегчает «тяжкий» труд Хранителей (стражей порядка). Люди пробуждаются, едят, работают, идут ко сну в одно и то же строго установленное время. Все они – винтики одной большой Машины. Главный герой восхищается организацией их жизни. Он считает, что для счастья человеку не нужна свобода. Больше того, именно свобода приводила древних людей к хаосу.
В угадывается сам автор. Он так же вначале верил в идеи революции, восхвалял и поддерживал новое устройство общества. Однако постепенно Евгений Замятин понял, что вместо всеобщего блага люди получили лишь тотальный контроль с боку новых властей. Такая же судьба и главного героя романа. Первые записи Д-503 полны энтузиазма и веры в Единое Государство, но постепенно, под воздействием бунтарей и разных противоречивых ситуаций, он почувствует пробуждение своего «я».
Роман был запрещен во времена Советского Союза, так как в нем угадывалась авторская критика коммунизма.
Анализ романа-антиутопии «Мы» Е. И Замятина
XX век – это сложный век как для России, так и для мира в целом. На него приходится расцвет тоталитарной идеи. Это время жестокой диктатуры и подавления личности. Именно в XX веке, в эпоху жестоких экспериментов по реализации утопических проектов, в литературе появляется такое новое направление, как антиутопия.
Роман «Мы» Евгения Замятина стало первым произведением, в котором черты этого направления воплотились со всей определенностью. В романе автор показывает нам возможный вариант будущего, который явился, своего рода, предупреждением. События нашей истории показали, что опасения писателя были не напрасны. Наш народ пережил страшные времена: сталинизм и репрессии.
Мир Единого Государства – это мир без любви, без личности и души. Имена людей заменены цифрами, словно они машины или роботы. Интересы людей полностью подчинены интересам государства. Понятия «человек» просто не существует, есть только «нумер». Жизнь в Едином Государстве течет строго по законам Часовой Скрижали, люди находятся под постоянной слежкой Бюро Хранителей из службы безопасности, а Зеленая Стена отделяет государство от остального мира.
Интересен сам факт образования государства, в котором человеческая жизнь уже не ценилась. В ходе Двухсотлетней войны – между городом и деревней победа над голодом одержана ценой гибели 80% населения. Главный герой не видит ничего страшного в том, что погибло столько людей, он говорит, что наоборот земля очистилась от них, как от «грязи».
Очевидно, что главной в романе является тема свободы личности. В романе показана потеря личностью своего «я» и превращения в «мы».
Главный герой Д-503 думает, как же могли люди жить без точного расписания, без обязательных прогулок, без точного урегулирования сроков еды.
«… Каждое утро, с шестиколесной точностью, в один и тот же час и в одну и ту же минуту, - мы, миллионы, встаем, как один. В один и тот же час, единомиллионно, начинаем работу – единомиллионно кончаем. И сливаясь в единое, миллионнорукое тело, в одну и ту же, назначенную Скрижалью, секунду, - мы подносим ложки ко рту, - и в одну и ту же секунду выходим на прогулку и идем в аудиториум, в зал Тэйлоровских экзерсисов, отходим ко сну…»
Мне читать про такие порядки было крайне неприятно, вмешательство государства в жизнь человека очевидно. Но для Д-503 невероятны порядки прошлых поколений и он никак не может их осмыслить. Жизнь в «аквариуме» его вполне устраивает, более того, он смеется над словами прошлых поколений: «Мой дом – моя крепость». Буквально с первых страниц романа, я ощутила это давление на людей и ущемление их свободы.
Интимная жизнь людей рассматривалась как государственная обязанность, выполняемая по «табелю сексуальных дней». Д-503 удивляется прошлой жизни, как государство могло оставить без всякого контроля сексуальную жизнь. Меня же поразил лозунг: «Всякий из нумеров имеет право – как на сексуальный продукт – на любой нумер», - выходит все рассчитано только на физиологию, никаких чувств.
Но по мере развития событий главный герой эволюционирует. Со временем Д-503 вдруг начинает ощущать в себе запретные чувства, которые нарушают порядок Единого Государства. Герой влюбляется в революционерку I-330, в нем просыпается чувства ревности, но он все-таки недоговаривает важные слова, чувства любви незнакомы ему:
«…Я не позволю! Я хочу, чтобы никто, кроме меня. Я убью всякого кто… Потому что вас – я вас – –».
Положение Д-503 еще больше усложняется после посещения Древнего Дома, так непохожего на современные обиталища нумеров. Герой охвачен беспокойством, ему то снятся сны (о существовании которых он не знал), то мучает бессоница. Когда он приходит в Медицинское Бюро, врач говорит ему, что у него появилась душа и что это неизлечимо. Подобные процессы происходят и с другими людьми. Врач назвал это эпидемией, люди массово стали открывать в себе что-то новое. Для всемогущей государственной системы это означает одно – бунт.
Единое Государство агитирует нумера сделать Великую Операцию – удаление мозгового узелка, отвечающего за фантазию – то единственное, что пока ещё отличает нумер от машины. Великая Операция и завершает процесс полного уничтожения личности.
Но не для всех главных героев роман заканчивается трагично. О-90 очень мечтает о ребенке, она хочет родить и вырастить его. Но в государстве введена Материнская Норма, а О-90 недостает в росте 10 сантиметров до нее и потому она не имеет права быть матерью. Дети воспитываются роботами и даже не знают своих родителей. Благодаря усилиям I-330, беременной О-90 удается выжить, она оказывается за Зеленой Стеной.
Для самой революционерки финал романа складывается драматично, она попадает в Газовый Колокол, но не сдается до конца. Не дав никаких показаний, I-330 только улыбалась и упорно молчала. Д-503 подвергается Великой Операции, вновь обретя счастье и покой, хладнокровно наблюдает за смертью любимой. Читая свои записи, герой в ужасе:
«…Неужели я, Д-503, написал эти двести двадцать страниц? Неужели я когда-нибудь чувствовал – или воображал, что чувствую это?...»
Он снова улыбается и радуется, что голове у него легко и пусто, словно вытащили какую-то занозу. Д-503 лишился души…
Главный герой – это Альтер-эго автора, Замятин был инженером, и он прекрасно знал как по схеме, чертежам и многочисленным расчетам создается механизм. Но одновременно прекрасно осознавал, что общество таким способом спроектировать невозможно, так как каждый человек не «винтик», а индивидуальность.
Не удивительно, что роман «Мы» был воспринят как пародия на коммунистическое общество, в котором Благодетель – это Сталин, Бюро Хранителей – полиция, Зеленая Стена – «железный занавес». Замятин понимал, что людей во время тоталитарного режима ждут голод, насилие, репрессии и публичные казни.
В мои руки наконец-то попала книга Замятина "Мы", о существовании которой я слышал еще несколько лет тому назад и которая представляет собой любопытный литературный феномен нашего книгосжигательского века. Из книги Глеба Струве "Двадцать пять лет советской русской литературы" я узнал следующее.Замятин, умерший в Париже в 1937 году, был русский писатель и критик, он опубликовал ряд книг как до, так и после революции. "Мы" написаны около 1923 года, и, хотя речь там вовсе не о России и нет прямой связи с современной политикой - это фантастическая картина жизни в двадцать шестом веке нашей эры, - сочинение было запрещено к публикации по причинам идеологического характера. Копия рукописи попала за рубеж, и роман был издан в переводах на английский, французский и чешский, но так и не появился на русском. Английский перевод был издан в США, но я не сумел достать его; но французский перевод (под названием "Nous Autres") мне наконец удалось заполучить. Насколько я могу судить, это не первоклассная книга, но, конечно, весьма необычная, и удивительно, что ни один английский издатель не проявил достаточно Предприимчивости, чтобы перепечатать ее.
Первое, что бросается в глаза при чтении "Мы", - факт, я думаю, до сих пор не замеченный, - что роман Олдоса Хаксли "О дивный новый мир", видимо, отчасти обязан своим появлением этой книге. Оба произведения рассказывают о бунте природного человеческого духа против рационального, механизированного, бесчувственного мира, в обоих произведениях действие перенесено на шестьсот лет вперед. Атмосфера обеих книг схожа, и изображается, грубо говоря, один и тот же тип общества, хотя у Хаксли не так явно ощущается политический подтекст и заметнее влияние новейших биологических и психологических теорий.
В романе Замятина в двадцать шестом веке жители Утопии настолько утратили свою индивидуальность, что различаются по номерам. Живут они в стеклянных домах (это написано еще до изобретения телевидения), что позволяет политической полиции, именуемой "Хранители", без труда надзирать за ними. Все носят одинаковую униформу и обычно друг к другу обращаются либо как "нумер такой-то", либо "юнифа" (униформа). Питаются искусственной пищей и в час отдыха маршируют по четверо в ряд под звуки гимна Единого Государства, льющиеся из репродукторов. В положенный перерыв им позволено на час (известный как "сексуальный час") опустить шторы своих стеклянных жилищ. Брак, конечно, упразднен, но сексуальная жизнь не представляется вовсе уж беспорядочной. Для любовных утех каждый имеет нечто вроде чековой книжки с розовыми билетами, и партнер, с которым проведен один из назначенных сексчасов, подписывает корешок талона. Во главе Единого Государства стоит некто, именуемый Благодетелем, которого ежегодно переизбирают всем населением, как правило, единогласно. Руководящий принцип Государства состоит в том, что счастье и свобода несовместимы. Человек был счастлив в саду Эдема, но в безрассудстве своем потребовал свободы и был изгнан в пустыню. Ныне Единое Государство вновь даровало ему счастье, лишив свободы.
Итак, сходство с романом "О дивный новый мир" разительное. И хотя книга Замятина не так удачно построена - у нее довольно вялый и отрывочный сюжет, слишком сложный, чтобы изложить его кратко, - она заключает в себе политический смысл, отсутствующий в романе Хаксли. У Хаксли проблема "человеческой природы" отчасти решена, ибо считается, что с помощью дородового лечения, наркотиков и гипнотического внушения развитию человеческого организма можно придать любую желаемую форму физического и умственного развития. Первоклассный научный работник выводится так же легко, как и полуидиот касты Эпсилон, и в обоих случаях остатки примитивных инстинктов вроде материнского чувства или жажды свободы легко устраняются. Однако остается непонятной причина столь изощренного разделения изображаемого общества на касты. Это не экономическая эксплуатация, но и не стремление запугать и подавить. Тут не существует ни голода, ни жестокости, ни каких-либо лишений. У верхов нет серьезных причин оставаться на вершине власти, и, хотя в бессмысленности каждый обрел счастье, жизнь стала настолько пустой, что трудно поверить, будто такое общество могло бы существовать.
Книга Замятина в целом по духу ближе нашему сегодняшнему дню. Вопреки воспитанию и бдительности Хранителей многие древние человеческие инстинкты. продолжают действовать. Рассказчик, Д-503, талантливый инженер, но, в сущности, заурядная личность вроде утопического Билли Брауна из города Лондона, живет в постоянном страхе, ощущая себя в плену атавистических желаний. Он влюбляется (а это, конечно, преступление) в некую I-330, члена подпольного движения сопротивления, которой удается на время втянуть его в подготовку мятежа. Вспыхивает мятеж, и выясняется, что у Благодетеля много противников; эти люди не только замышляют государственный переворот, но и за спущенными шторами предаются таким чудовищным грехам, как сигареты и алкоголь. В конечном счете Д-503 удается избежать последствий своего-безрассудного шага. Власти объявляют, что причина недавних беспорядков установлена: оказывается, ряд людей страдают от болезни, именуемой фантазия. Организован специальный нервный центр по борьбе с фантазией, и болезнь излечивается рентгеновским облучением. Д-503 подвергается операции, после чего ему легко совершить то, что он всегда считал своим долгом, то есть выдать сообщников полиции. В полном спокойствии наблюдает он, как пытают I-330 под стеклянным колпаком, откачивая из-под него воздух. "Она смотрела на меня, крепко вцепившись в ручки кресла, смотрела, пока глаза совсем не закрылись. Тогда ее вытащили, с помощью электродов быстро привели в себя и снова посадили под Колокол. Так повторялось три раза - и она все-таки не сказала ни слова. Другие, приведенные вместе с этой женщиной, оказались честнее: многие из них стали говорить с первого же раза. Завтра они все взойдут по ступеням Машины Благодетеля".
Машина Благодетеля - это гильотина. В замятинской Утопии казни - дело привычное. Они совершаются публично, в присутствии Благодетеля и сопровождаются чтением хвалебных од в исполнении официальных поэтов. Гильотина - конечно, уже не грубая махина былых времен, а усовершенствованный аппарат, буквально в мгновение уничтожающий жертву, от которой остается облако пара и лужа чистой воды. Казнь, по сути, является принесением в жертву человека, и этот ритуал пронизан мрачным духом рабовладельческих цивилизаций Древнего мира. Именно это интуитивное раскрытие иррациональной стороны тоталитаризма - жертвенности, жестокости как самоцели, обожания Вождя, наделенного божественными чертами, - ставит книгу Замятина выше книги Хаксли.
Легко понять, почему она была запрещена. Следующий разговор (я даю его в сокращении) между Д-503 и I-330 был бы вполне достаточным поводом для цензора схватиться за синий карандаш:
Неужели тебе не ясно: то, что вы затеваете, - это революция?
Да, революция! Почему же это нелепо?
Нелепо - потому что революции не может быть. Потому что наша революция была последней. И больше никаких революций не может быть. Это известно всякому...
Милый мой, ты - математик. Так вот, назови мне последнее число.
То есть?.. Какое последнее?
Ну, последнее, верхнее, самое большое.
Но, I, это же нелепо. Раз число чисел бесконечно, какое же ты хочешь последнее?
А какую же ты хочешь последнюю революцию?
Встречаются и другие пассажи в том же духе. Вполне вероятно, однако, что Замятин вовсе и не думал избрать советский режим главной мишенью своей сатиры. Он писал еще при жизни Ленина и не мог иметь в виду сталинскую диктатуру, а условия в России в 1923 году были явно не такие, чтобы кто-то взбунтовался, считая, что жизнь становится слишком спокойной и благоустроенной. Цель Замятина, видимо, не изобразить конкретную страну, а показать, чем нам грозит машинная цивилизация. Я не читал других его книг, но знаю от Глеба Струве, что он прожил несколько лет в Англии и создал острые сатиры на английскую жизнь. Роман "Мы" явно свидетельствует, что автор определенно тяготел к примитивизму. Арестованный царским правительством в 1906 году, он и в 1922-м, при большевиках, оказался в том же тюремном коридоре той же тюрьмы, поэтому у него не было оснований восхищаться современными ему политическими режимами, но его книга не просто результат озлобления. Это исследование сущности Машины - джинна, которого человек бездумно выпустил из бутылки и не может загнать назад. Такая книга будет достойна внимания, когда появится ее английское издание.
«Мы»
Замятин искал новые пути творчества. Он полагал, что после революции жизнь стала иной и изображаться должна по-другому. Новую реальность не может адекватно отразить ни толстовский реализм, ни символизм - на смену им должен прийти неореализм.
Е. Замятин полемизировал с теоретиками Пролеткульта, утверждавшими, что «машинизирование» жизни влияет и на психологию пролетариата, что со временем не станет индивидуальности, индивидуального мышления, а будет существовать «объективная психология целого класса». Во многом роман «Мы» направлен против такого толкования. Однако только политической полемикой это произведение не ограничивается. Роман «Мы» стал образцом жанра антиутопии.
Аллегорические антиутопии существовали в литературе давно. В русской литературе первой антиутопией называют роман М. Хераскова «Кадм и Гармония» (1786), к антиутопии относят Легенду о Великом Инквизиторе из романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». В ней есть то, что является одним из признаков этого жанра - мотив навязанного счастья, к которому ведут силой. На рубеже XIX-XX веков в русской литературе появилось много произведений, имеющих признаки - скорее на уровне социально-философском, чем на художественном - антиутопии.
Антиутопия является опровержением в художественной форме веры в достижение справедливого миропорядка в исторической реальности. Если утопия изображает совершенный мир, чаще всего изолированный, «земной рай», то антиутопия развенчивает принципы идеального общества, в ней прослеживается мотив «изгнания из рая». Утопическое общество чаще всего показано глазами стороннего наблюдателя, оказавшегося там и восхищающегося новым миропорядком. Мир будущего в антиутопических произведениях показан изнутри, с позиции обитателя этого мира, который может узнать все принципы устройства этого общества на собственном опыте. Утопические произведения - произведения фантастические, так как продемонстрировать устройство нового мира можно лишь при помощи фантастики. Антиутопия тоже фантастична, основные приёмы этого жанра - пародия и гротеск. Не случайно появление романа-антиутопии в то время, когда возникло государство, воплощавшее мечты человечества о всеобщем счастье.
В антиутопических романах отчётливо выделяются два типа «идеального» общества. В романах «Мы» Е. Замятина и «Приглашение на казнь» В. Набокова благополучие государства и граждан основано на удовлетворении самых примитивных потребностей.
Это «благополучное небытие взрослых истуканов» (В. Набоков). Более поздние романы немецкого писателя Г. Гессе « И гра в бисер» и американского фантаста А. Азимова «Конец вечности» предлагают иной принцип благоденствия. Однако принцип устройства общества одинаков: оно основывается на духовной! несвободе людей, его населяющих. Роман-антиутопия, однако, не с только социальная сатира, сколько жанр философский, предполагающий размышления о принципах организации человеческого общества, о внутренней свободе и несвободе личности.
Единое Государство, показанное в романе «Мы», это царство победившей утопии. Люди в нём не думают о жилье, 111 ггании - государство обеспечивает им необходимый уровень жизненного комфорта. Жизнь в Едином Государстве предельно механизирована. Но за удобства существования пришлось расплачиваться утратой имени и индивидуальности. Единое Государство не является пародией на Страну Советов, потому что в 1920 1921 годах Советское государство только создавалось. Однако система, господствующая в Едином Государстве, демонстрирует, к чему приводит насильственное движение к счастью, всеобщее планирование и «машинизация». Существование нумеров может быть приравнено к существованию людей в «золотом веке», во всяком случае, так считают сами граждане Единого Государства.
Государство построено на принципе несовместимости счастья и свободы. Понятие «идеальной несвободы» кажется гражданам Единого Государства единственным разумным принципом построения общества: нумера по расписанию получают возможность удовлетворять все естественные потребности. Удовлетворены потребности в пище, любви, в «зрелищах». Человечество приведено к счастью железной рукой. У счастья появилась формула: «Счастье равно блаженство, делённое на зависть». В этой формуле не учтены только духовные потребности человека. Нумера не знают таких слов - их счастье остается в сфере физиологии.
Развитие, движение вперёд в Едином Государстве уже невозможно. Нумера благоденствуют, государственная машина отлажена. Но отсутствие движения означает отсутствие прогресса. Для Замятина существовало два важнейших состояния общества - энтропия и революция.
В статье «О литературе, революции, энтропии и прочем» (1923) он писал: «Когда пламенно-кипящая сфера (в пауке, религии, социальной жизни, искусстве) остывает, огненная магма покрывается догмой - твёрдой, окостенелой, неподвижной корой.
Догматизация в науке, религии, социальной жизни, искусстве - энтропия мысли; догматизированное уже не сжигает, оно - греет, оно - тепло, оно - прохладно». Процесс догматизации и последующего революционного взрыва, по Замятину, неизбежен. Под энтропией он подразумевал «стремление мировой энергии к покою - к смерти». Энтропия предполагает отсутствие свободы, а свобода - это то, что в замятинской концепции человека занимает важнейшее место. Причём для него наиболее ценен человек, имеющий внутреннюю свободу. Такая свобода невозможна для того, кто руководствуется только разумом. Разум ограничивает человека. Замятин всегда приветствовал проявления всего иррационального.
Идеальным не только нумером, но и человеком для Замятина является нумер 1-330, в котором сосуществуют разум и иррациональное. Именно 1-330 высказывает заветные мысли автора: «А какую же ты хочешь последнюю революцию? Последней - нет, революции - бесконечны. Последняя - это для детей: детей бесконечность пугает, а необходимо - чтобы дети спокойно спали по ночам...»; «Тебе, математику, - разве не ясно, что только разности - разности - температур, только тепловые контрасты - только в них жизнь. А если всюду, но всей вселенной, одинаково тёплые - или одинаково прохладные тела... Их надо столкнуть - чтобы огонь, взрыв, геенна. И мы - столкнём».
Центральный персонаж романа Д-503 боится таких мыслей своей возлюбленной. Он вслед за всеми жителями Единого Государства воспевает «божественно-ограничивающую мудрость стен, преград». Стена отделяет «машинный, совершенный мир от неразумного, безобразного мира деревьев, птиц, животных...». Природное начало чуждо механизированному миру нумеров. Вообще, в романе «Мы» рациональное и виерациональ-ное противопоставлены на уровне вполне материальном. Природное начало выражено не только в речах 1-330, но и в Древнем Доме, его интерьере и наполняющей его утвари, старинных платьях героини, наконец, в том, что существует за Зелёной Стеной.
Очень значимой в романе является цветовая символика. В мире Единого Государства господствуют прозрачные, прохладные тона: юнифы - серо-голубые, небо - «синее, не испорченное ни единым облаком», «стерильное, безукоризненное», глаза 0-90 - тоже синие, не омрачённые ни единым облачком. Это стеклянный мир, и его цвета - это оттенки стекла. Несвобода проявляется даже на уровне регламентации цветовой гаммы.
В иррациональном мире всё иначе. В Древнем Доме господствует «дикая, неорганизованная, сумасшедшая - как тогдашняя музыка - пестрота красок и форм». Доминирующим цветом Древнего Дома, 1-330 является огненный, жёлто-золотой.
Усилению основного конфликта подчинена и очень существенная в структуре романа поэтика чисел. Будучи математиком, Замятин видит символику чисел как никто другой. Мир Единого Государства - это мир числовой прямой. Числа для его граждан заменяют искусство.
Тоталитарная система пользуется цифрами для обозначения человека. Числовое обозначение может принадлежать любому человеку или предмету, в то время как имя неповторимо. Эта стандартизация использовалась на практике по отношению к тем, кто перестал для государственной системы быть людьми, а стал «лагерной пылью», утратил ценность как личность, стал идеальным винтиком государственного механизма. В романе «Мы» нет лагерей, но унификация всех граждан доведена до совершенства. Те понятия, которые не могут быть выражены с помощью чисел, имеют иной вариант наименования, тоже обезличивающий: Машина Благодетеля, Древний Дом и т. д.
В мире, где люди лишены привычных имён, функцию «говорящих имён» исполняют их номера. Так, об 0-90 герой говорит так: «Милая О! - мне всегда это казалось - что она похожа на своё имя: сантиметров на 10 ниже Материнской Нормы - и оттого вся кругло обточенная, и розовое О - рот - раскрыт навстречу каждому моему слову. И ещё: круглая, пухлая складочка на запястье руки - такие бывают у детей». Слева от Д-503 в шеренге шагает 0-90, а справа - 1-330, «тонкая, резкая, упрямо-гибкая, как хлыст». Преследователь героя - «какой-то дважды изогнутый, вроде буквы S». Портретные характеристики присущи и гражданам Единого Государства, как бы ни стремились они к унификации. И эти портретные особенности связаны с теми номерами, которые им присвоены.
Бунтари, отвергающие всё, что составляет основу Единого Государства, тем не менее избирают своим девизом математический символ - у7!. Но для человека из мира математики этот знак более революционен, чем многие громкие лозунги. Дело в том, что в истории математики существовало время, когда все операции проводились на числовой прямой. Привлечение к математическим операциям «мнимых чисел» привело к тому, что стал возможен математический анализ, оперирующий на плоскости, так как ось «мнимых чисел» перпендикулярна оси простых чисел. Но когда в математический обиход вошли «комплексные числа», среди которых находится и у-1, это стало революцией в науке, потому что позволило оперировать в четырёхмерном пространстве.
Математика Д-503 более всего пугает, но и более всего убеждает математический символ революции - у-1: « Всякому уравнению, всякой формуле в поверхностном мире соответствует кривая или тело. Для формул иррациональных, для моего д/-1, мы не знаем соответствующих тел, мы никогда не видели их... Но в том-то и ужас, что эти тела - невидимые - есть, они непременно, неминуемо должны быть: потому что в математике, как на экране, проходят перед нами их причудливые, колючие тени - иррациональные формулы; и математика, и смерть - никогда не ошибаются. И если этих тел мы не видим в нашем мире, на поверхности, для них есть - неизбежно должен быть - целый огромный мир там, за поверхностью...»
Математический знак революционеров становится для Д-503 обозначением всего необычного, он символизирует даже душу героя. В Едином Государстве «душа» - это понятие из далёкого прошлого, а в настоящем - тяжёлая, опасная болезнь. Строитель «Интеграла» боится происходящих с ним перемен, но не отказывается от них. Он постепенно начинает соединять в себе разум и душу, т. е. происходит восстановление личности, всегда находившейся в центре внимания русской литературы. Герои произведений Л. Толстого, Ф. Достоевского мучительно ищут ответ на вечный вопрос о предназначении человека в жизни и находят его в христианской вере. Замятин же отвергает религию. По его мнению, конечной истины не существует, и поэтому религия, объявляющая, что она владеет такой истиной, абсурдна не менее, чем государственная машина. Для него Церковь - один из инструментов подчинения человека, а значит, энтропии. Бунтари Замятина берут себе имя Мефи, производное от Мефистофеля. Мефистофель - один из величайших революционеров, по их мнению. Они устами 1-330 называют себя « антихристианами ».
Вообще, в поэтике романа довольно значимы библейские мотивы. День Единогласия назван Пасхой. Герой говорит, что все муки, которые он вынес и «принёс сюда, как подвиг, - всё это только смешно, как древний анекдот об Аврааме и Исааке.
Авраам - весь в холодном поту - уже замахнулся ножом над своим сыном - над собою - вдруг сверху голос: “Не стоит! Я пошутил...”». Обращение к христианской лексике и даже библейским преданиям на страницах романа происходит довольно часто. Так, здесь возникают «ангелы-хранители», нумеров Д-503 называет богами: «...боги стали, как мы: эрго - мы стали, как боги». Верховным божеством для жителей Единого Государства является конечно же Благодетель, хотя на самом деле он вовсе не так могущественен и велик, как это декларируется. В беседе со строителем «Интеграла» Благодетель в доказательство своей правоты приводит именно библейский пример: «Вспомните: синий холм, крест, толпа. Одни - вверху, обрызганные кровью, прибивают тело к кресту; другие - внизу, обрызганные слезами, смотрят. Не кажется ли вам, что роль тех, верхних, - самая трудная, самая важная. Да не будь их, разве была бы поставлена вся эта величественная трагедия?» Единое Государство он сравнивает с раем: «...там - блаженные, с оперированной фантазией (только потому и блаженные) - ангелы, рабы Божьи...» В конце романа 1-330 восходит на современный аналог Голгофы - Машину Благодетеля. В жизни Единого Государства вообще важную роль играют ритуалы, похожие уже не на христианские, а на языческие культы.
Более того, библейские мотивы воплощаются и в поэтике чисел. Число три, сакральное для христиан, потому что ассоциируется с Пресвятой Троицей, пронизывает весь роман. Каждая запись состоит из трёх частей, Благодетель появляется трижды, трижды пытают 1-330, да и само её имя состоит из двух троек (кроме того, просматривается параллель с возрастом Христа - 33 года).
В центре авторского внимания в романе «Мы» находятся человеческие личности. Но действие во многом сосредоточено вокруг «Интеграла». Это не просто космический корабль, он призван принести на другие планеты идеологию Единого Государства. Но что будет после того, как он отправится в полёт, не знает никто: ни рядовые нумера, ни Мефи, ни его Строитель. «Интеграл» становится просто объектом поклонения. Завладевший им победит. Разрешение всех проблем персонажи романа связывают с «Интегралом», чьё предназначение им неясно. Но есть человек, знающий, для чего нужен «Интеграл»,- э го Благодетель. Он знает всё. Это именно он связал нумеров «по рукам и ногам благодетельными тенетами счастья». Он создал Единое Государство, воплотив на земле утопию. Но, совершив благодеяние, он неизбежно становится палачом, начинает исполнять карательную функцию.
Однако утопия завершена не до конца. Даже законопослушный нумер может заразиться революционными настроениями. Даже 0-90 не желает подчиняться правилам Единого Государства и отдавать своего ребёнка. Всему мешает фантазия, душа. Но государство нашло решение и этой проблемы. Разделение души и тела происходит путём хирургической операции. Отделение души от тела всегда означало смерть. После Великой Операции и наступает духовная смерть Д-503. В романе «Мы» процесс, бывший всегда таинственным, непостижимым, обретает вполне конкретные черты, но от этого не становится менее страшным. Наоборот - это страшнее, чем естественная смерть. Да и сама смерть становится зримой - человек превращается в лужицу химически чистой воды. Теперь смерть - «знамение нечеловеческой мощи Благодетеля».
Итак, роман Е. Замятина «Мы» - антиутопия. Антиутопия возможна там, где существует противостояние какому-либо идеологическому догмату. В ней реализуются в первую очередь функции предупреждения, предостережения. Антиутопический конфликт представляет собой конфликт между тоталитарным режимом и личностью героя.
Язык Замятина - всегда замятинский, но, в то же время, всегда разный. В этом - особенность и богатство Замятина как писателя. Для него язык есть форма выражения, и эта форма определяет и уточняет содержание. Если Замятин пишет о мужиках, о деревне, он пишет мужицким языком. Если Замятин пишет о мелких городских буржуях, он пишет языком канцелярского писаря или бакалейщика. Если он пишет об иностранцах («Островитяне», «Ловец человеков»), он пользуется свойствами и даже недостатками переводного стиля, его фонетики, его конструкции - в качестве руководящей мелодии повествования. Если Замятин пишет о полете на Луну, он пишет языком ученого астронома, инженера, или - языком математических формул. Но во всех случаях язык Замятина, порывающий с русской литературной традицией, остается очень образным и, вместе с тем, сдержанным, проверенным в каждом выражении.
Теперь из романа «Мы»:
«Вот что: представьте себе квадрат, живой, прекрасный квадрат. И ему надо рассказать о себе, о своей жизни. Понимаете - квадрату меньше всего пришло бы в голову говорить о том, что у него все четыре угла равны. Вот и я в этом квадратном положении... Для меня это - равенство четырех углов, но для вас это, может быть, почище, чем бином Ньютона».
Здесь уже - супрематизм Малевича, знаменитый его черный квадрат на белом фоне, прогремевший на весь мир.
Вот - язык инженера, строителя, математика.
Наиболее любопытным являлось то, что эту форму своего языка Замятин обернул именно против математичности, против организованности, против «железной логики» точных наук. Будучи инженером-кораблестроителем, то есть человеком, привыкшим к общению с миром непогрешимых, заранее предначертанных схем, он не страдал, однако, «детской болезнью» обожествления схематики, и поэтому Замятину становилось все труднее жить в условиях советского режима, построенного на «плановости» и рационализации.
(Из книги «Дневник моих встреч. Цикл трагедий»: В 2 т. Т. 1)
«Мы» - самая смелая и самая перспективная из современных утопий. Она выше книг Оруэлла и Хаксли потому, что она веселее».
(Цит. по ст. Вл. Чаликовой «Крик еретика» (антиутопия Евгения Замятина)
«Вопросы философии», 1991, N1)
М. Горький
«...Вещь отчаянно плохая. Усмешка - холодна и суха, это - усмешка старой девы»
(Из письма И. А. Груздеву, 15.11.1929)
Дж. Оруэлл
Насколько могу судить, это не первоклассная книга, но, конечно, весьма необычная, и удивительно, что ни один английский издатель не проявил достаточно предприимчивости, чтобы перепечатать ее.
Первое, что бросается в глаза при чтении «Мы», - факт, я думаю, до сих пор не замеченный, - что роман Олдоса Хаксли «О дивный новый мир», видимо, отчасти обязан своим появлением этой книге. Оба произведения рассказывают о бунте природного человеческого духа против рационального, механизированного, бесчувственного мира, в обоих произведениях действие перенесено на шестьсот лет вперед. Атмосфера обеих книг схожа, и изображается, грубо говоря, один и тот же тип общества, хотя у Хаксли не так явно ощущается политический подтекст и заметнее влияние новейших биологических и психологических теорий.
И хотя книга Замятина не так удачно построена - у нее довольно вялый и отрывочный сюжет, слишком сложный, чтобы изложить его кратко, - она заключает в себе политический смысл, отсутствующий в романе Хаксли.
Казнь, по сути, является принесением в жертву человека, и этот ритуал пронизан мрачным духом рабовладельческих цивилизаций древнего мира. Именно это интуитивное раскрытие иррациональной стороны тоталитаризма - жертвенности, жестокости как самоцели, обожания Вождя, наделенного божественными чертами, - ставит книгу Замятина выше книги Хаксли.
Вполне вероятно, однако, что Замятин и не думал избрать советский режим главной мишенью своей сатиры. Он писал еще при жизни Ленина и не мог иметь в виду сталинскую диктатуру, а условия в России в 1923 году были явно не такие, чтобы кто-то взбунтовался, считая, что жизнь становится слишком спокойной и благоустроенной. Цель Замятина, видимо, не изобразить конкретную страну, а показать, чем грозит машинная цивилизация... Ррман «Мы» явно свидетельствует, что автор определенно тяготел к примитивизму. Арестованный царским правительством в 1906 году, он и в 1922-м, при большевиках, оказался в том же тюремном коридоре той же тюрьмы, поэтому у него не было оснований восхищаться современными ему политическими режимами, но его книга не просто результат озлобления. Это исследование сущности Машины - джинна, которого человек бездумно выпустил из бутылки и не может загнать назад.
(Из рецензии на роман Е. И. Замятина «Мы»)
Никита Струве
Поэт и почвенник борются в писателе с инженером и рационалистом-западником. Революционное прошлое, социальные мечтания молодости позволили Замятину, как и его учителю - Достоевскому - тоже инженеру, провидеть в социалистическом эксперименте величайшую опасность для человека.
В романе «Мы», написанном в 1920-м и так с тех пор не существующем для советской литературы, Замятин разоблачает предельную рационализацию жизни, превращающую человека в бездушный механизм.
" Антиутопический роман «Мы» построен, по примеру новозаветной книги Откровения, как своеобразный апокалипсис, как страшный суд. 900-летнее спокойствие Единого Государства нарушено взрывом-бунтом, напоминающим светопреставление. Бунтовщики погибают, и , нашедшее способ хирургически вырезать у своих граждан «фантазию», достигает предельной дегуманизации.
(Из статьи «Символика чисел в романе Замятина «Мы»)
Ю. Н. Тынянов
Фантастика вышла убедительной. Это потому, что не Замятин шел к ней, а она к нему. Это стиль Замятина толкнул его на фантастику. Принцип его стиля - экономный образ вместо вещи; предмет называется не по своему главному признаку, а по боковому; и от этого бокового признака, от этой точки идет линия, которая обводит предмет, ломая его в линейные квадраты. Вместо трех измерений - два. Линиями обведены все предметы; от предмета к предмету идет линия и обводит соседние вещи, обламывая в них углы. И такими же квадратами обведена речь героев, непрямая, боковая речь, речь «по поводу», скупо начерчивающая кристаллы эмоций. Еще немного нажать педаль этого образа - и линейная вещь куда-то сдвинется, поднимется в какое-то четвертое измерение. Сделать еще немного отрывочнее речь героев, еще отодвинуть в сторону эту речь, «по поводу» - и речь станет внебытовой - или речью другого быта.
Так сам стиль Замятина вел его к фантастике. И естественно, что фантастика Замятина ведет его к сатирической утопии: в утопических «Мы» - все замкнуто, расчислено, взвешено, линейно. Вещи приподняты на строго вычисленную высоту. Кристаллический аккуратный мир, обведенный Зеленой Стеной, обведенные серыми линиями юниф (uniform) люди и сломанные кристаллики их речей - это реализация замятинского орнамента, замятинских «боковых» слов.
Инерция стиля вызвала фантастику. Поэтому она убедительна до физиологического ощущения. Мир обращен в квадратики паркета - из которых не вырваться.
Но стоит поколебаться вычисленной высоте этой фантастики - и происходит разрыв. В утопию влился «роман» - с ревностью, истерикой и героиней. Языковая фантастика не годится для ревности, розовая пена смывает чертежи и переносит роман подозрительно близко; вместе с колебанием героя между двухмерным и трехмерным миром колеблется и сам роман - между утопией и Петербургом. И все же «Мы» - это удача.
(Из статьи «Литературное сегодня»)
И. О. Шайтанов
Замятин не описывает лицо, а схватывает отличительную черту и уже о ней не забывает...
Всегда есть лейтмотив, преимущественно зрительный, вещный. Иногда возникающий по закону метафорического уподобления (Кембл - трактор), еще чаще - через деталь, замещающую целое. Деталь педалируется, навязывается, и чем она неприятнее, тем настойчивее. Читателю предоставляется произвести ту же работу, которой занят автор, по части восстанавливающий всю картину: «Сегодняшний читатель и зритель сумеет договорить картину, дорисовать слова - и им самим договоренное будет врезано в него неизмеримо ярче, прочнее врастет в него органически. Так синтетизм открывает путь к совместному творчеству художника - и читателя или зрителя; в этом - его сила» («О синтетизме»).
Таких, как он, сначала называли идеалистами («революция не делается в белых перчатках»), потом осуждали, потом сочли врагами, предающими цель. Тогда Замятин ответил как писатель: он вообразил, какой будет цель, если не изменить средств ее достижения. Получилась не утопия, но - антиутопия.
Нужно скачать сочиненение? Жми и сохраняй - » Критика о романе Е. И. Замятина «Мы» . И в закладках появилось готовое сочинение.
Loading...